Я убью тебя, лодочник!
Никого. Никого здесь нет. Я один. Люблю поговорить, не то чтобы очень, но неудержимо. Не люблю думать – лишняя трата времени. Я здесь на этом холме. Меня взяли вот так и ни спросив, не поинтересовавшись о моём желании, о моём мнении, - схватили за шиворот и щипцами и вытащили, а точнее втащили сюда. Сидел я себе, сидел, - никого не трогал и бац! Сюда, где по утрам в голову заползает лень, где соседи с вечным ремонтом стучат по голове до самой ночи, где с девушкой дружить дороже чем переспать, где люди и животные могут просто не возвратиться с прогулки.
Я ору. Изо всех сил кричу. На слово не хватает мочи, поэтому кричу матерную букву. Все радуются, словно они именно этого и добивались. Смахивают с меня тампонами ваты комки чужого организма, смазывают маслом тщательно, словно хотят зажарить в микроволновке и посыпают тальком. Сырость пробирает до костей, отвращение заполняет невинную душу. Я очень хорошо помню: как это! Слишком хорошо! Хотя было это давно. Слишком давно.
Но не буду лукавить. Местами место это приятно и весьма удовлетворительно. Здесь, в тумане, только я и лодочник. Мы разговариваем, мечтаем и строим планы на будущее. Хотя было время когда мысль летала мокрой курицей, стремилась в вольный полёт… Эх! Романтика.
Мечты умерли, скончались, дубу дали, копыта откинули, - называйте, как хотите! Короче, - их нет, карнавала не будет. Тут же за мечтами приказала долго жить Надежда. Она, конечно, не умерла в физиологическом смысле ситуации, но мы больше никогда не встречались. Вот тогда я и успокоился, ибо когда уходит Надежда, дергаться больше не стоит. Остается смотреть на это и радоваться, что тебе дана возможность видеть и иметь её. А она даётся не многим в нашей темной общаге.
Я смотрю, наблюдаю, я спокоен. И все-таки каждый год с безумием, граничащим с нетерпением, жду один день, морозный день в середине июля. А затем ожидаю ночь, страшную ночь в середине первого часа. И обаяние и очарование, каждый раз становятся все краше.
* * *
Город. Не то что бы большой – огромный. Москва. Не в глуши – пятьсот километров от Поволжья.
Шоссе где-то в стороне, разбитая грунтовка ведет в город. Мелкая речка с чистой водой – где-то давно и надолго прорвало канализацию. Кучка на кучке – здесь любят собак. Бревенчатые домики с заколоченными, слепыми окошками – обычные жилища обычных рабочих. Дворцы из красного кирпича у самой кромки леса – обычные особняки, обычных бандитов. Маленькое кладбище под кронами хвойных деревьев, часть выползает на берег, и кресты сиротливо чернеют на клубничном закатном фоне по вечерам. Березовая роща из трех сосен с вытоптанной землей, узенькие дорожки в траве – здесь легко заблудится. Холм. Анекдот про лодочника.
Скорей, криминальная заварушка. Животные пропадали в деревне всегда, и это не пугало – любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Исчез со двора шарик по кличке Шавка. Неизлечимо больная педикулёзом, бесконечно страдающая псина, правдивая на удивление, найденная в речке с камнем на шее, одним уцелевшим глазом намекала на Герасима. Пусть, меньше собачьих полудиких стай, которые скалят зубы на прохожих и не признают бывших хозяев, которые так скоропостижно расстались с ними. Всем бы хозяевам кишки на волю выпустить, глаза повыковыривать и в задницы - петарды…
Места здесь дикие, народу много в лесах, тут тебе и семечки бабки продают, и праздноболтающиеся проститутки, и суперновые русские.
Глушь, а вот любят у нас по-настоящему. Жестоко, головы почти сразу теряют. Одну девицу нашли у самого кладбища, доползла сама: видно, вырвалась от поклонников. Только голая вернулась, без «шкуры» и сапог, и издохла через полтора часа в сарае – сам с секундомером засекал.. Жаль животину.
Одно время грешили на приезжих. Мол, в лесах прячутся. Какие-то ритуалы устраивают, то ли баптисты, то ли буддисты, то ли сексуальные маньяки. Сам психиатр не разберет.
Пытались узнать, застать на месте преступления. Застукать, так сказать, на горячем. Приезжал компетентный исследователь-сексопатолог, на деле оказавшийся сбежавшим из лечебницы пациентом (палата номер шесть, койка у окна слева), считавшим себя корреспондентом десятка желтых газет. Поулыбался, поводил глазами, молоточком таким маленьким по коленкам постукал, а потом вместе с пятью бездельниками направился в лес.
Обратно шел, не улыбаясь, мрачным, ноги так тяжело переставляет, даже морщин прибавилось. Один из сопровождавших его оказался неравнодушным к душевнобольным … Заночевали они в лесу. До утра мочились и мучились эротическими кошмарами, кто-то чуть с ума не сошел, бредил, кричал что-то о тумане и о какой-то матери Терезе. Да только не слушали его. Корреспондент быстро распрощался и уехал домой в больницу на приём к проктологу, высказав версию об убийственных ритуалах. Говорил, что должны были какие-нибудь следы остаться - знаки, место от кострища, отпечатки ног. Земля там мягкая, ступи, и будет твой след год за годом виден, пока не засыплет его пожелтевшей, опавшей хвоей. Проктолог посмотрел – ничего там нет, никаких следов, потёртость небольшая и всё, до свадьбы заживёт.
Лежит девица у дерева, морды нет, челюсти ухмыляются
саркастически, глаза ловят синюю крону, брошенную иностранцем. Уродина - уродиной, а всё туда же, на панель, за чистой и бескорыстной любовью потянуло. Понятное дело – любовь зла, полюбишь и …. И о волках говорили. Так их высмеивали, спрашивали, как это они умудряются приличных тёлочек развести на постель.
- Мама, хочу спать! - капризничает девочка лет тринадцати. Она кривится, садится на огромную кровать, упираясь спиной в бревенчатую стену, - Буду спать.
- Тшш! - говорит мать, - Тихо. Рано ещё тебе!
За окном - темень, редкие электрические огоньки давятся тьмой, проглатывая её большими комками не разжевывая, в отдалении глухо шумит лес, прячет за собой круглую, изъеденную мошкарой луну. Девочка знает про секс, иногда ей снится темный густой бор, полный неведомых чудовищ.
Она мечтательно отворачивается от окна:
- Хочу спать!!!
Мать хмурится, наклоняется к ней.
- Не капризничай. Знаешь, что случается с детьми, которые плохо себя ведут?
- Что?! – спрашивает девочка, широко распахивая глаза.
- Их забирает лодочник! Слышал про его темную ладью, которая скользит над землей? Каждую ночь, как выпадает туман, он обходит деревню и смотрит в окна. Если видит детей, которые не спят, забирает их. И никто не может помешать ему.
Дочь бросает испуганный взгляд в окно, а там темнота, только лес шумит, ворчит и рычит однотонно, как холодильник.
- А что с ними бывает? - спрашивает она.
- Он сажает их в ладью и увозит в лес, в самую темень, там даже днем темно. Полная лодка детей, - мать улыбается, - Спи. Тех, кто хорошо себя ведет, он не трогает. И тебя не тронет.
- Не тронет? – с досадой переспрашивает девочка и с сожалением смотрит, как мать гасит свет. Она знает, что в эту ночь не заснет. Будет лежать, зажмурив глаза, мечтая увидеть в окне темную фигуру в лунном свете.
Лодочник. Может, он посчитает её спящей красавицей?
© Ляля Богатая, 07.01.2004 г.