Первая купальская
ночь
Что мне не удастся сделать,
то сделают другие,
а за мной всегда останется
слава первого почина.
Вольтер
Загадочная молодость завистливо смотрела на других. Терпеть больше не было сил…
… Отыграла песня в темноте прохладного подвала. Жар ее объятий стягивал с меня футболку. Погас свет. Шорохи колыхающихся кресел рассекали тишину. И вот теперь только она. И больше ни кого. Кресло под нами продолжало колыхаться, живя нашими страстями. Опять
невовремя включенный свет притушил жизнь поющей мебели.
- Пойдем куда-нибудь.
- Пошли.
Шаги удаляющегося детства, исчезали прочь в темноте сумеречного перехода. Здесь не было цветов и мягкого ложа усеянного лепестками роз, не было интимных аккордов Хулио Иглесиаса и не было простыней, прикрывающих наготу. Зато была ночь. Ночь была всем, черным бархатом скрывая все и обнажая все темной откровенностью. Отзывчивое ее тело пело. Курчавые локоны волновали пальцы. Запах уносил прочь к берегам древнего океана. Словно на его волнах покачивались наши тела. Я припал к источнику живительной влаги праматери. Духи входили и выходили, вводили в транс. Смесь боли и наслаждения. Привкус соли и сладости нарастающего прибоя. Волны накатывали, сбивали с ног, кидали наши тела навстречу друг другу, вжимали нас в прибрежный песок, воедино соединяя две половинки мироздания. Влажные губы иступлено искали ласки, покрывая теплую кожу ожогами страсти. Язык пел древнюю шаманскую песню, играя на упругом животике бразильское самбо, песню о пальцах-кочевниках, о девочке, сгорающей в пламени купальской ночи, о дальних странствиях в новом еще непознанном ей мире, который откроет ей свои тайны. Спроси его, не бойся. Он споет тебе еще много песен, приоткроет завесу многих таинств нового мира. Выпали, предвещая новые знания, карты в магическую купальскую ночь. Ты веришь в судьбу? Спроси ночь, и она ответит тебе. Она стала твоим другом, ты ждешь ее прихода, что бы снова нырнуть в прибой древнего океана, ощутить объятия могучих волн, услышать их песни, соприкоснуться с его тайной.
И уже вместо розовых лепестков соленая морская пена. Вместо теплой кровати, теплые воды океана, вместо музыки, шепот теплого ветра, вместо свеч яркие звезды. Стены растворились. Их нет. Нет никого. На берегу только ты и я.
Если стены сомкнутся опять, разорви ты их плен.
Если ночь вернется к тебе, прибеги вновь на берег с ней.
Если песнь затянет старый шаман, твои губы споют с ним в такт.
Если утром затянет туман океан, окунись, остальное пустяк.
Сон ушел. Ты проснулась новым человеком. Что чувствуешь ты? Или только жесткая скамейка напоминает тебе, что все реально?
Предутренняя сырость располагает к жарким июльским ночам. А впереди мягкие простыни, устланные лепестками роз, пахнущие соленым бризом, и шаман, слагающий песни о женщине, рожденной из пламени купальского огнища.
7.07.2000
Банальные годы
Жизнь- это набор банальностей,
можно сказать, банальных случайностей:
встреча с девушкой, расставание,
смерть, рождение, образование
Случайная подтасовка слов, телодвижений и набора хромосом – и вот вам человек, во всей его красе. У него много отверстий, выпуклостей и впадин для разных целей. Но есть две впадины, заполненные глазными яблоками, через которые он может познавать окружающий его мир.
Но сейчас в них горят только маяки ложных желаний. Свет их ярко блестит в темноте. Словно сирены, зазывают они неопытных горе-мореплавателей. Они со счастливой улыбкой идут прямиком на рифы, прямиком в пасть пагубных желаний, которые блеском немыслимых недоступных сокровищ затягивают в крепкие сети порока и увлекают на дно.
Удивленно поглядывая на себя со стороны, я заметил, как некто внутри меня танцует с прекрасной женщиной, имя которой Грех и Искушение. Именно ее глаза светились ложными желаниями. Я помнил все ступени по пути вниз на дно. А там тепло потрескивал камин, и она – дочь кобры – уютно согревала свой милый хвостик пледом.
Одной рукой она держала цепочку, что соединяла ошейник на моей шее с ней, а другой наручники. А еще там легкой дымкой витал дух вакханалий. Некто в моем теле, не обращая ни малейшего внимания на мои усилия не пасть так глубоко, позволял затягивать себя в сети пленительных глаз. Ведь всем известно, что змея в начале убивает свою жертву глазами, а потом ядом.
Я уже чувствовал из темноты ее губы и вкус кровавого поцелуя смерти. Я чувствовал, как ее раздвоенный лживый язык щекотал мне нервы, кожу и мои влажные губы, которые раскрылись ей на встречу. Потрескивал камин, плед валялся на полу возле
ложа, на котором возлежали мы. Все сказочные сны ничто, тлен и бледная тень той мистерии, той невиданной оргии, что творилась там, на дне падения. Она лежала, распятая на кровати, прикованная к ней, лишь только хвост страстно обвивал мой стан, в пароксизме страсти готовый сломать мне хребет. Ее холод передался мне, и я ледяными пальцами гладил то нежно, то страстно ее чешую, невообразимо играющую оттенками пламени, в котором я только начинал сгорать. Ее капюшон волос распустился на подушке: кобра готова была к укусу. Напрасно я пытался своими зубами вырвать ее источник яда. Да и ни к чему. Яд в малых дозах дарит бессмертие. И я укусил ее, даря ей свое бессмертие. Потом еще и еще, сплетаясь,
переплетаясь и свивая наши хвосты в один клубок двух тел, шуршащих друг о друга.
Скульптурные композиции сменяли одна другую: то мы образовывали кольца и узлы, где не ясно было кто сверху, а кто снизу, кто распят, а кто в ошейнике; то мы застывали, выгнув свои тела на встречу истинным желаниям, сбросив ложные в огонь камина. Так змеи меняют кожу, которая потом лоскутами висит на колючках пустыни. Но видать еще нескоро я увижу на колючках своей родины ее ложные желания. Пока они застилают ее глаза, отражаясь в моей душе бесконечностью попыток падения и бесконечностью попыток взлетов сознания, от которых наше ложе тряслось и подпевало нам пружинами в такт.
29.02.2000
Невостребованная любовь
Экспрессия. Мощная, словно извержение семени. Она источалась из его тела, волнами окатывая зал. Я наслаждался его игрой, чувством приобщенности к высшему искусству, к искусству высших
иллюзий. А может наоборот? Вы мне ответите? Или вы? Или вот ты, сидящий передо мной с ухмылкой самодовольства.
Я считаю, что связь творца с публикой должна быть двусторонней. Побывавши за день на двух спектаклях, приобрел иное виденье. Но это сегодня. А вчера?
На улице моросит. Транс, легкий, как дымка сандала. И еще более невесомая влага оседает на моих губах. Запрокидываю голову: причудливое кружево изумрудных крон, меняющих свой узор в такт удаляющемуся ветру; калейдоскоп из фрагментов неба. Хочется больше жизни, страсти, огня или страсти огня.
Сейчас ты готов любить. А вчера? А завтра? Любить надо быть готовым всегда. И я люблю.
Снова картина, словно видение сцены из жизни великих нас. Да, господа, "нас". Ибо мы заслуживаем этого. Мы творим каждый в отдельности и вместе то великое действие, называемое жизнью.
Снова, как годы спустя, я с ней над Бугом, но декорации не те. Не те уже и мы с ней. Она не хотела вспоминать, что было.
"Не говори мне "помнишь". Я хочу быть здесь и сейчас".
Магические слова произнесены. ЭКСПРЕССИЯ. Она источала такое извержение, словно лавина невостребованной любви прорвала плотину ее пуританских умопостроений.
Боги! Как мне хотелось взорваться и гореть в огне ее силы, быть снесенным волной ее невостребованности.
Насколько иногда бывают мужчины глупы, пытаясь расставить все точки над і, в таких ситуациях, когда багрянец на западе при закате настраивает женщину на волну высших переживаний и состояний экстаза, даже от легких шептаний волн. Слова излишни… Да здравствуют влага твоих губ, пыл твоих поцелуев, аромат твоих желаний! Дымка проплывает над изумрудными водами. Янтарные дорожки от фонарей, что качаются на волнах, и мост, светящийся своей неповторимой притягательностью для влюбленных. Мы взираем на огни с капитанского мостика, мысленно проплываем на пароходе под этим великолепием.
Ты согреваешь меня, проникая в сокровищницу моей души теплом своих ласк. Возьми же меня!!!
- Я еще не готова. - продлеваешь ты свою сладкую пытку.
- А я готов ждать, продлевая твои сладкие муки.
Что-то круто изменилось в мое жизни: или это резкая смена декораций во втором акте, или же новый спектакль, а мы в нем актеры, как говорил великий…
Иногда слова не нужны. Невостребованная любовь; небо усеянное плачущими свечами; шепот волн; дым костра у моста; парочки интимно с пониманием улыбающиеся друг другу; атмосфера заговорщицкой любви; тепло твоих грудей; ласки твоих глаз; неистовство твоих движений; хаос твоих растрепанных волос; сумочка то и дело норовящая упасть в воду; пустая бутылка катящаяся по бетону; взаимная дегустация языков; моя белая рубаха, словно флаг всепобеждающей экспрессии, валяется рядом; ты на мне, а я с тобой; токи пронизывающие наши тела при каждом прикосновении; запахи, миллиарды оттенков запахов
воспринимаемых нами на подсознании; экстракт хмеля и вкус крови; шорохи наших тел, что вытесняют загадочные и милые шорохи ночи в близлежащих кустарниках, и я убегающий вдаль твоих глаз - вот этот миг: ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС! Когда излишни слова и совсем не
лишнее взаимное единение… душ.
22.05.99
Вижу ответ в глубине твоих глаз
Я смотрю в отражение твоих слов на экране. И у меня рождаются иллюзии опасные своей реальностью. Упиваюсь мыслями о тебе, от которых становиться легко. Я знаю, что надо делать и ни что не помешает нам осуществить наши заветные желания. Ведь так?
Аквамариновые витражи твоей души излучают сияние, лучиками разгоняя заморозки. Заглядываю внутрь и вижу опушку леса и веселую семейку странных существ. Они резвились в траве, кувыркались, виляя рыжими хвостами. Солнечные зайчики играли изумрудом хвои, спускаясь по паутинкам-нитям сквозь облака на землю, прыгая с иголочки на иголочку, купаясь в капельках росы, пели утренние гимны вместе с жаворонками. Я смотрел на рай перед глазами, на траву Эдема, на забавных зверьков огненным вихрем носившихся по поляне, и только стекло витражей разделяло меня от него. А разве есть преграды? Задал себе вопрос и тут же нашел ответ...
Утренняя роса поила нас, утоляя неугомонную жажду. Мягко ступая пушистыми лапами, подхожу к тебе...
и понимаю что нет больше преград, растаяли витражи. Остались только мы и наши истинные стремления, несущие нас навстречу судьбе, которую мы выбираем сами.
Родная, я стал художником!
"Родная, я стал художником!" - Кричу тебе сквозь пелену сна, сметая расстояние и время.. Это чувство созидания, переполняло меня на Лысой горе, когда глядел на силуэты города сквозь сиреневую дымку заката, когда прогуливались по мощеному спуску и сидели на витиеватой деревянной лестнице, ведущей в неведомое.
Гляжу на тебя глазами творца, легкой кистью наношу на белый холст мазки впечатлений ... Движение за движениями. Я уже весь в краске воспоминаний. Радужные руки мои без единых темных оттенков творят мою Галатею... Последний мазок... она воскресает... ее светлый облик освещает мою мастерскую...
...И мы переносимся на пленэр в ночной лес.
Светит месяц. Теплые воды Сулы и зелень деревьев склоняется над водой. Лунная дорожка уводит взгляд к отдаленным кострам на том берегу реки и далее в небо. Огни отражаются в вышине созвездиями. Я рисую тебя плавающую среди кувшинок и лилий. И картины застывают в нашей памяти. Мне не надо масла и акварели, холста и батика, кистей и угольков от костра, что бы написать твой портрет на фоне лиловой реки, шалью укрывающий твое тело. Мои краски это слова. Они ложатся на бумагу и будят воображение всякий раз, когда пробегаешь по ним глазами, сидя дома обычными вечерами.
А еще мы с тобой скульпторы новизны момента. Но об этом я шепну тебе, когда белая пена прибоя будет ласкать твои ноги...
о моя Галатея!
9.07.2003
©
Бекназаров Рустам, 17.06.2003