Запах волос
Он был из тех, кто детство своё всю жизнь носят в карманах и если кладут в них деньги - оттуда вылетают голуби. Шелест их крыльев он вспугивал глазами со страниц, залитых вином, а дни его летели, как во дворце Цирцеи, и каждая ночь с запахом женских волос сначала равнялась неделе, затем месяцу, а потом году. Но он не любил считать и выглядел много моложе своих мыслей. Он любил размышлять глазами, но забывал обо всём, стоило лишь их закрыть. Любовь и страсть он называл одним именем, кормил их с одной тарелки и поил из одной бутылки. Горе высыхало вместе со слезами, а радость его любила. Он же любил ветер, но побаивался, что крылья его бумажные и ходил пешком, не глядя под ноги, а ветер любил ощущать спиной, но не грудью. Дом его был небольшим, он легко таскал его за собой повсюду, и в нём постоянно звучала музыка. Свобода его часто превращалась в лень, но он знал как её расколдовать, хотя никогда не спешил. Сердцу доверял больше, чем уму, несмотря на то, что испытал его злые шутки. Друзей у него было мало, и они были старше его. Женщины его наоборот были юны, возраст их в начале знакомства всегда ровнялся дате его рождения, а родила его мать 19 октября под знаком весов. В ненастные вечера, когда холодный ветер раскачивал их чаши, он вдруг ощущал себя одиноким, и в эти минуты одна замечательная девушка в далёкой Америке, чопорной Европе или в загадочной Азии вспоминала его, и телефон мурлыкал, ласкаясь. Хлеб свой он добывал из зерна фотоплёнки, замешивая его на вине, но иногда жил впроголодь, делившись с неудачей. Но в тот день он проснулся, предвкушая новую встречу, и день обещал его баловать...
Он сразу же узнал её в галдящем круговороте города и его взгляд бродил неразлучно с её походкой, пока они вдоволь не нагулялись и не пришло время знакомиться. Волосы её были кудрявы, тридцать два зуба в одной улыбке сразу и в глазах шальной блеск девятнадцати восторженных лет. И он почувствовал, что она из тех женщин, к чьим ногам мужчины готовы накидать столько всего, что это" всё" мешает ходить. Но не терпят такие женщины когда им мешают, они стремительно перемещаются во времени и пространстве и поэтому ноги свои берегут. И вовсе не следует кучами бесценных даров своих заслонять горизонты и путать их запад со своим востоком - это может показаться им скучным.
И тогда, когда им нечего больше желать, серая жирная скука изящно и легко подаёт метлу, и полные надежд, но немного опустошённые, они улетают чёрт знает куда, не забыв, впрочем, погрузить всё то, что накидали им под ноги .Они очень любят порядок, эти вот женщины, и всегда убирают за собой. Только лёгкое чувство вины остаётся. Совсем ненадолго. Но тогда метла казалась ему двухместной, а сам себе он виделся штурманом, и леса и реки мелькали цветными пятнами где-то под ними...
И вот цветные пятна вновь стали лесом и рекой, у леса стоял дом, а в доме две кровати, и одна из них была лишней, а время, вино и соловьиная песня спорили, что гуще льётся. Рождённые из огня и льда облака тихонечко слизывали лунный свет прямо с сонных губ, и счастье лежало, свернувшись у изголовья. А в городе одному человеку пришлось обменять сон на тревогу по самому невыгодному курсу...
Город ждал её. Город распоряжался ею, но его ночной импрессионизм настойчиво возвращал её к тем цветным пятнам, в которые превращались лес и река где-то под ними... Теперь она ездила к нему на электричке, и куст жасмина у калитки считал ночи с запахом её кудрявых волос, каждая из которых равнялась неделе, затем месяцу, а потом году. Но сам он не любил считать, в его арифметике время звенело нестерпимым звуком, которым были проколоты насквозь его уши. Он оставил лес и перенёс свой дом на другой конец города и стал хранить в ушах её сладкий шёпот, вдевая его днём, словно серьги, а ночью клал под подушку.
Но на том конце города другая подушка тянула её ночью за волосы, а его неуютная ночь с запахом ревности блуждала без сна в лабиринте складок чужой простыни, скрывающих мысли. И ему не нравилось такое обилие разных ночей, когда нужна всего одна, но короткая. В эту быструю ночь на полпути мыслей друг к другу они встретились глаза в глаза. И тогда она коротко постриглась, а он завёл вторую подушку и вторые ключи, и ночи стали короче её волос и слаще её губ, а счастье тихонько извлекало его из сна за пять минут до звонка будильника, чтобы поставить чайник.
И вот в доме появились телевизор, диван, цветок и чёрный котёнок, и стало несколько тесновато. Котёнок очень быстро обернулся огромным мудрым котищем и впитывал всей своей ленивой мохнатостью утреннее тепло дивана и вечерние запахи с кухни, где любовь испуганно витала над немыслимыми кренделями из зерна фотоплёнки. Это он ждал её к ужину, каждый из которых был признанием в любви, которой она питалась уже и в буквальном смысле слова. Он был переполнен счастьем, как забытый у водопада кувшин, чувства его бурлили и пенились, лопаясь пузырьками у самых ушей. Наверно поэтому он не мог понять, что ему намурлыкивал огромный мудрый кот о том, что жизнь длинна, но вечность коротка, и любовь не живёт в кастрюлях и телевизорах. И вот кто-то нашёл чехол от её метлы и приспособил в качестве наволочки на свою подушку, потому что размеры их совпадали. И она вдруг очень захотела узнать обладателя этой подушки, и путь домой стал длинным, а сон беспокойным в ожидании встречи. Почувствовав смутную тревогу, он стал кидать ей под ноги свои бесценные дары с отчаянной лихостью цыгана, продавшего свою единственную лошадь. И ей стало нечего больше желать. И стало скучно. Захотелось слегка проветриться. Она погрузила на метлу кота и телевизор и улетела, оставив ключи, не оставив адреса...
А он стал ждать. Но кот больше не хранил тепло его дивана, а цветок завял. Лишь её скука была с ним, тёрлась серыми боками об ноги, высекая голубоватые искры тоскливых воспоминаний, заслоняющих будущее.... Она прилетала, правда, несколько раз обратно, но лишь для того, чтобы рассказать про кота и забрать запах своих волос... Кот вскоре умер. Вместе с чёрным огромным котом что-то светлое умерло в нём самом. В его доме под пробками бутылок поселилась тоска. Стало как-то холодно и неуютно, и он вновь перенёс свой дом и поставил его к лесу передом, а к городу задом. Но дверь не запирал...
И он дышал лесом и пил звёзды глазами, слушая тишину падающего снега. Потому что, когда любовь засыпает, в душе наступают зима и тишина, чтобы можно было увидеть небо, а на нём звёзды... И это были настоящие сказочные звёзды, а не те, которые один фокусник мастерит в городе из звона монет и шелеста газет в мерцании телеэкрана. На первый взгляд подделку и не отличить, но он различал их не глазами. Он знал, что искусственная звезда умирает от тишины, а настоящая живёт только в ней. Искусственная звезда живёт ровно столько, сколько звенит ловко подброшенная монета, а настоящая столько, сколько мы смотрим на небо. И он подолгу смотрел на небо, чтобы продлить жизнь своей звезды, хотя не знал, как она выглядит... Иногда он видел хвосты комет, так похожие на её метлу, и гадал - нашла она к ней чехол или нет. В эти минуты его любовь откликалась на имя "Печаль", а её другое имя он понемногу забывал.
Он опрокидывал бокал и спрашивал у него: "Что есть любовь?" Но бокал молчал, будто стеклянный. Ещё один вопрос не давал ему покоя: "Умею ли я любить?" Но его бокал так мало знал о любви. Он гадал: "Почему любовь вдруг уходит от нас?" Но ведь бокал тоже был пуст... В молодом вине истина, видимо, ещё не выстоялась, а добыть выдержанное он ещё не был способен. И свирель бесконечных бутылок перестала звучать в его доме. Вязким звуком виолончели, будто застаревшей смазкой, были отныне пропитаны его печальные долгие ночи в ожидании спасительного сна. Но и во сне не было ответов. Лишь она летала стремительно и нервно на своей вечной метле в поисках подушки, наволочкой к которой был чехол от метлы. Её душа тоже не знала покоя, как и её метла, и иногда ему вдруг казалось, что это одно и то же... Одно и то же!
И он окунал свой взгляд в книги, но это не освежало его. И ему говорили книжные мудрецы: " Бог есть любовь!", но что такое этот бог, и где его искать - они не говорили. И он питался этими крохами незнания, будто птица в клетке с незапертой дверцей в комнате без окон. Но кто же украл эти окна? Скрип незапертой двери отвечал на все его вопросы, но он перестал его слышать.
...И заходили в незапертую дверь женщины, которых он не ждал, но запах их волос был чужим для его ночей, так пахло лишь всегда одно и то же хмурое утро, которое тянулось сначала месяц, затем год, и каждый год шёл за три. А он впитывал время в ожидании, когда же его любовь очнётся от сна, но сам не хотел её будить, чтобы спросонья она чего-нибудь не натворила снова. Он знал, что её разбудит лёгкое прикосновение ветра к щеке, но на какое имя он отзывается и чей поцелуй принесёт - не знал, хотя почему-то ожидал его с востока. С востока веяло спокойствием и нежностью. Именно так он будет звать свою новую любовь, когда она вдруг проснётся. И он стал класть свою подушку к востоку. Ему не терпелось увидеть её во сне...
(©
Владимир Мышкин, 11.04.2003г.)