Еще ласкает пена губ
Зубов разрушенные башни.
Ты хоть убей меня, вчерашнего
Себя я вспомнить не могу.
Последний день седого октября,
Звон колокольный да дымок листвы.
Да не хотевшая вставать заря,
Да губы, прошептавшие: “Кто ты?”
Так целовала торопливо
И вроде крыльями шурша,
Потом, сославшись на невинность,
Оделась быстро и ушла.
А на календаре – ненастья,
А ты смеешься - тем богата.
Подай мне милостыню счастья
У нашей церкви близ Арбата.
Подай мне милостыню света,
Хоть и не любишь ты меня,
Да и за что любить поэта?
Не за мерцание ж огня…
Январь какой-то бестолковый,
Подай мне взглядом хоть целковый…
Я все брожу по тем местам унылым,
Где юность незаметно протекла
Под звон колоколов, гитар, бутылок
Дешевого вина.
Вот улица. Куда она ведет?
Такой подъем, что сердце замирает.
Никто меня к себе не позовет
И даже не узнает.
Вот парк, его начало здесь,
А продолженье где-то над Окою.
За сотни верст лететь не далеко ли,
Поэт?
А мне летать сегодня так легко,
Особенно люблю я против ветра.
Загадочная новая комета,
Как лампочка, сверкнет под потолком…
На прозрачном рисует фоне
Сад весенний штрихи ветвей,
Загрустила Ты на балконе
О прошедшей любви своей…
Из пор, как в сад через забор,
Душа отправилась на юг.
Две тыщи лет прошло с тех пор,
Как был распят один мой друг…
Закат багровый выбил зубы
Кремлевским башням и ушел
К вокзалу Курбскому, и шуба
Боярского была на нем.
Концерт окончен. И повенчан
Борис на царство… На полцарства…
Легкий запах первых листьев.
Сердце знает: ты вдали.
Пара стрелок наших жизней
Вдруг сошлись и разошлись…
Голос мне был, как розгами:
Мысли
Твои Грехи…
Ты пишешь стихи не мозгом,
Печень пишет стихи.
И напоенный кровью,
Где только яд и ад,
Ты был несчастлив с Любовью,
И ненависти не рад.
Знаешь, хоть сердце вынь,
Смотри, пиджак не порань,
Но женское имя – Инь,
А твое имя – Пьянь…
Я словно в землю врос
Иль опоздал на обед,
Когда услышал вопрос,
В котором был и ответ.
Тот, для кого рукой
Делают знак, как крест,
Он еще там далеко?
Или уже он здесь?
(27 апреля 2000 года)
Ты меня хотела бросить,
Но всего лишь уронила,
Я запомню эту осень
До зимы и до могилы…
Лежала черною невольницей
Твоя перчатка на столе.
И короли послали конницу,
Мы ж разменяли по ладье.
Центр взят. У пешек нет просвета,
Зря соло ждет кордебалет,
И злится слон из фианкетто
На целый свет.
Стояла гордой скандинавкой
На том же столике свеча,
На первый ход сицилианкой
Она устала отвечать…
С Тобой нельзя договориться
На всевозможных языках.
Везде Твои мелькают лица
В вине, в витринах, в облаках…
Заворковала голубица,
Луна в ответ вздохнула: “Ах…”
С Тобой нельзя договориться
Ни в сумерках, ни впопыхах…
Покуда я не понял смысла
Происходящего. Раз так –
Хочу успеть договориться
С Тобою. Ты подскажешь как?
Весна на даче. Вот Ты и приехала.
Распаковала первый чемодан.
Посуда, зазвеневшая за стеклами,
Приветствует Тебя: “Бонжур, мадам!”
Гитара, скрипнув декой, словно дверцею,
Зовет со мною вечер провести,
Ведь мужа нет сегодня, нет полиции,
И нам с Тобою нет и двадцати…
О дерзость одежды твоей,
Куда мне девать свои руки,
Сбежавшему в сумрак аллей
Вышагивать звуки и муки.
Там черное и белизна,
Куда же глаза я подену,
Ведь мысль не уходит одна:
Раздену, раздену, раздену…
А я в глазах твоих читал
Роман, написанный слезами.
Губами я его листал:
Простые строки и заглавья,
И буквицы, и точек суд,
И обещанья запятых,
И междометья, что зовут
Туда, где голос твой так тих,
Согласных, несогласных букв
Не слишком стройные ряды,
Которые в сплетеньи рук
Шептала ты или не ты?
Столбы, решетчатый забор,
Одноэтажный домик,
Собачий лай, кошачий хор
И вечно пьяный дворник…
Когда целуется с апрелем
Весна у марта на виду,
Я тонкой кистью акварельной
По мокрой улице пройду.
Раскрою старые засовы,
В проем окна налью кармин,
Закат сквозь форточку проворно
Зажжет камин.
Круг солнца красен, как зрачок
Сосок увидевший впервые,
И волосы наискосок,
И ноги, чуточку кривые.
Когда целуется с апрелем
Весна у марта на виду,
Я мокрой кистью акварельной
По телу тонкому пройду…
Я год здесь не был, о моя Москва –
Мир голубей, пивных и подворотен,
Глаза, в которых и моя слеза
И слезы сотен…
Я день здесь не был,
А как будто год.
Целую облупившиеся стены.
Потресканные губы жжет восход,
Простивший все разлуки и измены.
Я час здесь не был,
Целый век прошел.
Береза разменяла золотые
Лизнула чья-то кисть небесный шелк,
И вспыхнуло: привет, моя Мария…
Глаза закрыл, и сложенные крылья
Не удержали года моего,
И перепонки хрустнули, и пылью
Он стал. И не осталось ничего…
А над Елоховской кресты –
С тобою нам глаза повыест!
Закат заканчивает выезд,
В Басманном прячется в кусты…
В сказке Пушкина подстрочник
Мы не читали – лопухи:
Верши, неводы, остроги,
Переметы, гоп-тухи…
Золотая вобла сытых
Повидала на веку.
У разбитого корыта
Мы остались на ветру…
Мимо всех Тверских и новостроек
К другу закадычному иду.
Пива лучших марок и настоек
В животе бутылочку несу…
В то утро вплетена была
История на перекрестке.
Заря по небу проплыла.
Потом рассыпалась на блестки.
Полузамерзшее окно
В твоем 37-ои трамвае,
Потом одно, еще одно…
Ты улыбнулась, уезжая.
В овал согретого стекла
Вписала взгляд свой и улыбку,
И как в аквариуме рыбка
Ты подплыла и уплыла…
Я жил, как все: ни то, ни се…
Был болен ею.
Вот и все!
На белые листы ложатся,
Мне кажется, морщины строк…
Но профиль строг.
И не стесняться
Ее не мог.
Мне, как кулак бы тогда сжаться,
Да вот не смог…
Бурных лет оседает пена,
Леденея, как крылья “Конкорда”…
Ноты едут, летят в Поленово,
Чтобы стать хоть на миг аккордом…
Чтобы стен этих белых коснуться -
Кто-то лбом, а кто-то щеками…
Эти камни пусть улыбнутся
Прошлой жизни…
…одними губами…
Любительской камерой снятое
Лицо твое пело в ночи.
И платье с кровавыми пятнами
Кричит и кричит, и кричит.
Перо скрипело и скрипело,
А водка горло жгла и жгла.
И белая бумага пела
Пока ее не скрыла мгла…
Как хорошо, что понял я,
Что лишь еще, а не уже
Смешон, и вы – мои друзья
Глумитесь надо мной в душе…
Здесь Родина, но никому
Никто не нужен, “даже Бог”…
“Дай же Бог”, -
Хотел сказать я , но не смог,
И жив остался потому…
Никто не смеет упрекать
Другого, даже в Страшном сне.
А рифмовать “закат - кровать”
Увы, разрешено и мне.
И не подскажет Поль Верлен,
Как падать и как не упасть,
Ведь по мной раскрыта пасть
Не львов, не Лен…
И, может быть, мне не приснится
Уже аллея темных лип,
И родственников полулица,
Их полусмех – мой полустих.
Ведь я давно уже один
Плыву в какой-то полудреме –
Полубрюнет, полублондин,
Седеющий, стоя на стреме.
Горстка семечек в небе –
Последняя стая,
На пороге зимы
Улыбнись, улетая…
Смеется женщина с загаром как закат.
Босой младенец бегает по сердцу.
Пылает солнце в поднятых руках
Берез и кленов. Оживленней скерцо
Твой разговор,
Мой друг сосновый бор…
А мать увы, а мать увы
Живет, на счастье не надеясь,
И брошена в стакан Москвы
Ее Кремля вставная челюсть.
Люблю прогулки по тебе,
Листаю город – весь в закладках,
Целую тело в беспорядке
Разбросанное на тахте…
Каллиграфия первого льда
На шершавой бумаге пруда,
Не забуду тебя никогда,
Никогда не сказавшая :”Да!”
На заплаканной крыше
Поскользнулась луна.
Я уже не услышу,
Как упала она.
Так темно в моем доме.
Не зажжет она свет
Отыскать в пыльном томе
Очевидный ответ…
Проходит все. Ты тонкою рукой
Перебираешь золото потерь.
Глядишь в окно с любовью и тоскою,
Советник тайный открывает дверь…
Проходит все. И пусть тебе напомнит
Меня другой, другого – кто еще?
Ты соткала свой свет из летних молний,
Чтобы согреть озябшее плечо….
О как же ты была права,
Меня бросая, не надеясь.
Заправив крылья в рукава,
Я не летаю – водкой греюсь…
Я не пишу уже стихов,
Простых до головокруженья –
Не дожидаясь петухов,
Брожу по городу в волненьи…
Натали, Натали, Натали –
Из романса не выкинуть слова.
Прозвучало ведь где-то вдали,
А так близко послышалось снова.
Ходит эхо по краю земли.
На часах уже час, пол-второго.
Натали, Натали, Натали –
Из романса не выкинешь слова
Я закушу крутым яйцом
Стаканчик и пойму,
Что кроме матери с отцом
Не нужен Никому.
Что эта женщина мне врет
И что друзья бодрят.
Они добры ко мне и влет
Сшибать не захотят…
Мои кисти засохли, а краски –
Те скрючились так,
Словно пьяное слово споткнулось
О взгляд твой.
Не готов твой портрет,
Ведь дорогой в кабак
Постепенно забыл все дороги обратно…
Я скрипка, ведь я слышал, что скриплю,
Когда ты моей памяти коснешься
Ведь я тебя уж больше не люблю,
А просто так ты больше не проснешься.
Оставь, оставь меня ты не настроишь,
А сумерки лишь оттеняют то,
Что и весенним светом не отмоешь.
И ставок нет, хоть это лишь лото…
Уже, уже не зазвучу,
Как ни старайся, как ты ни старайся
Даже тебе увы не по плечу
Заставить горе: улыбайся!
Сидят два мужа у реки,
Склонясь над шахматной доскою.
Сегодня выбросил прибой им
Фигурки, камни, черепки…
Мозг выбросит (и снова спать)
Двум игрокам такие ходы,
Что содрогнулись бы народы,
Не будь из глины эта рать.
Как нить бежала за иглою,
Потом оставила иглу,
Два мужа, сочинив игру,
Уже скучали за игрою…
В зеркальном царстве вечной мерзлоты
Среди кристаллов битого стекла,
Как та в “Титанике”, одна стояла ты,
Обрезавшись об остроту угла…
В зеркальном царстве вечной мерзлоты
За гранью абсолютного нуля
Кровь голубела. Белые листы
Ее заждались, как чернил-гуляк…
©
Чижов, 20.02.2004 г.