* * *
И была у нас девушка, милая, ангел
ну только без перьев, но чудо какая простая
проститутка? ну да. Но святая.
не звезда
но наверно достать
все равно очень трудно
и больно
без пушистеньких перьев упасть.
Любила иногда а в основном делила
дыхание с чадрой и с зеркалами взгляд
и с радостью коричневую боль
остатки нежности с коричневыми снами
и просыпалась рьяно - на парад
знакомых дел и розовых наград
и утро - мягкий след ее помады
я камни расставил ты вытерла ноги
и прямо по ним прошла
представила - травля, представила - гонгом
по внутренностям, и в ботинках - шлак...
И вдруг - прямо прошла по ним
И вдруг - парень, не видел нимб?
Мы играем в рифмы как все поэты
или гитаристы тасуют ритмы
или футболисты - без глаз - пасуют
мяч ведь все равно попадает в пас.
С полпинка - под ноги: не факт в ворота -
это факт. Но мяч попадает в пас
divizion bell?
Солдату снился сон. Пора, вставай,
дивизионный колокол разбился
и небо спорило , что он устал,
а звезды знали, что он сделал выбор.
И он поднялся после похорон
и бился в дверь - как будто он вернулся...
и непонятный изумленный звон
в груди лежал и не хотел проснуться.
И звон беззвучный отнимал все силы
и день раздетый сам в тумане рос
и боль в недоуменье в жилах стыла
и меж холмов бежало солнце кросс.
И догоняло, и уже слепило,
все заполняло, принимало пост,
опаздывало, торопилось,
вставало во весь рост..
Здесь будешь ты лежать, здесь, на траве,
осколки сердца своего оставишь.
И кто-то сдует пыль с твоих бровей,
поняв, что может ты б проснулся старше.
Наверно все произойдет отдельно;
сведут перед рассветом на расстрел
не верящее в пули тело -
уж лучше в жаворонка трель.
Застигнешь мир в последнем полнозвучье,
неузнанным - пейзаж,
вдохнув сироп листвы, сырой, колючей,
глазами сумрак сжав.
Бой заполдневных кораблиных склянок.
Надорванный, звук вздрогнул, стих;
и распластались крыши над туманом, -
пастись...
Земля, земля. которой нет на карте;
под тусклым и пологим освещеньем
холмы слегли, пав ниц, и пьет священник
вечернюю молитву над закатом.
Коснулась кожи ночь, вкралась, ждала,
текла вокруг, измучила, как близость,
накрыв объятьем мягких лап, а ее сердце - билось.
Ты впал в сознание, вокруг был воздух,
он был лекарством, он же и врачом,
он был тобой, собой, и эти звезды
поют о чем? о чем? о чем? о чем?
Ночь нагибается взглянуть в глаза
рядам уснувших с ней, но кто им снится
в широком небе, и какой сезам
откроет обращенные к ней лица?
Лежат. В глазах колодцы доброй воли.
Лежат, как будто время не для них
и в целом мире больше нет конвоев
для всех обезоруженно-нагих.
И в переулках баек тонут, тонут
слепые мысли, шепот гаснет в море;
устав, лежишь бездумный и бессонный,
все слушая чужие разговоры.
Проснулся тем же, прежним. Не святым.
Заря давно провыла, провизжала,
и день задумчиво стоял над ним;
встал, растопырив ноги по-сержантски,
докуривая тлеющий бычок.
Да и ему жалеть... Расчет?
А жизнь зовет, и ей не нужен голос,
когда с деревьев капает росой,
растет трава и греет солнце - соло -
плетя игриво из твоих ресниц узор:
ну, - раздирай покой жестяных зорь!..
Ни успокоиться, ни впасть в отчаянье,
идти, и пусть хоть пыль не вспомнит ног
пусть безучастной к вашим пыльным чарам
нагой звезде приснится астроном;
и отблеск игл-глаз мигнет из нор.
И это значит, что в любое время
у солнца будет для кого светить, -
не для своей, то для далекой жизни.
* * *
гравитация
ротация
мордобитие
овации
цы цы цы
цапля я цапля!
растворенная в большом голубоглазом
из ребенка выплеснутом взгляде -
ну почти что гранулированный кофе
выпить, опрокинуть едкость жижи
как всегда теряешь связь и нить
я связист или сапер под скатом
горки у болота, где трава:
как обычно низко, а лопата
заменяет трудные слова
меж деревьев слякоть и озябну
а удача как нагрев чужой руки
в собственной бледнеющей ладони
жмусь как кисть...
... рябины купола
по бокам затихнувшего неба
родина - сентябрь. (Полупустыня!
Здесь зачем-то многие родились)
и пунцовой яростью горят
грозди - нецелованные губы
прикоснуться?.. куртки из болони,
шапочки; резина, сапоги.
гибель, зачарованная гибель
блямба командирских на изгибе
изнуренной тоненькой руки
* * *
Художник, достающий из сумки утро
матрос, выносящий с корабля качку
и особенно в хлещущих бегом мокрых штанинах
и особенно 9 утра и за школьным забором
и особенно жертвенная сентябрьская пустота
и особенно густые удары сердца
и особенно сардонический смех по поводу "уровня моей поэзии"
(куда нужно было послать Бродского)
это верно: редактор и "птеродактиль"
но смеюсь - поэтому верю вряд ли
Такой маленький подарок, а я лишился его.
Пустота, но не лишенная такта.
Старческое описание неба.
* * *
Прячусь от закричавшего света
а на глазах расселись синицы
солнце – им хоть застрелиться:
бьет, бьет!
прячу на лице его метки
прячусь от платков поликлиник
жмусь, а на тебе меня - клинит
на к глазам твоим подведенных вольтах..
* * *
Я не знал из каких раковин
приходил мой тяжелый дар
шел как гул, все взрывая, как танки - траками,
завоевывая плацдарм.
Я не знал, что не каждый лихой Геракл
над которым в морях нереида плакала
был способен..
* * *
Счастье, господи, стакан водки
двойники - части
близнецы - лодки
я б разрезал парус, я дал бы ветер
я вот только дна немного боюсь..
* * *
И нет ничего, только горстка стихов
все сжечь, пусть хоть дым полетает на славу
она уезжает, а я не готов
остаться здесь или хоть что то оставить
какое то слово из дали - Германия -
еще не коснувшееся ее губ
акцентом забытых имен - отнимает
ее - без прощаний, обыденным вдруг..
* * *
Этот маленький город
в вереницах рябинных аллей
уходящих дорожками в лето
свой последний встречает апрель
с ней
и мне чем то мне он дорог.
* * *
И это будет утром, я увижу
отца лет на 15 старше чем сейчас
переходящего знакомый перекресток
что на углу покинутого дома
и он меня наверно не узнает
пройдет спокойный, бросивший курить
с разглаженным лицом и я пойму вдруг,
что жизнь невыносимо одинока
что небо ждет, ничуть не изменившись
что метит тополь удлиненной тенью
я посмотрю опустошенным взглядом
а по утрам такие колера..
©
Попов Виктор, 26.02.2004г.